...В комнате не было места. В комнате были книги. Везде. И в огромных шкафах у стен, и на старом фортепиано, и на столе, и на полу, и даже на кровати лежали книги. Деманс лежала в запрокинутом почти до самой критической точки кресле-качалке. Сдвинуться с этой точки многострадальное кресло не могло: мешало лежавшее ровной и высокой, как Вавилонская башня, стопкой собрание сочинений Франца Кафки и аккуратно поставленная так, чтоб было видно иллюстрацию на обложке, книга стихов Роберта Браунинга. Поставив одну ногу на стол, а другую - на закрытую крышку фортепиано, Деманс читала и одновременно являла собой прекрасную иллюстрацию к какому-нибудь постмодернистскому рассказу: одетая в чёрное короткое платье, на ногах - колготки сеточкой и умопомрачительного фасона на умопомрачительном же каблуке чёрные туфли. Ходить в них с недавнего времени стало сложно, а вот лежать - вполне.
Деманс нараспев читала вслух "Дон Жуана" на французском, и лицо её выражало безумие и чисто лингвистический кайф, не сравнимый даже с кокаиновым.
"Словом, нет ничего более сладостного, чем одержать верх над
красавицей, которая сопротивляется, и у меня на этот счет честолюбие
завоевателя, который всегда летит от победы к победе и не в силах положить
предел своим вожделениям. Ничто не могло бы остановить неистовство моих
желаний. Сердце мое, я чувствую, способно любить всю землю, и я, подобно
Александру Македонскому, желал бы, чтобы существовали еще и другие миры, где
бы мне можно было продолжить мои любовные победы."
- О боже мой, какой бред! Господин де Мольер, вы - гений бреда, но как точно... Боже мой, как точно.
Деманс с нежностью провела рукой по тёмно-зелёной обложке второго тома собрания сочинений Жана-Батиста Мольера и положила книгу на стол. Сквозь плотно занавешенные шторы практически не проникал свет дня, и комната была озарена загадочным сиянием зелёного абажура настольной лампы. Деманс не любила день, но любила читать при абажуре. Зелёном. Как у Булгакова. Она вообще строила свою внутреннюю жизнь больше по книгам, нежели в соответствии с законами и устоями современного общества. Как у Чарской в сказках. Общество было за шторами, снаружи. В жизни Деманс были книги, зелёный абажур и собственный сладкий бред, порождённый морфием. Как у Булгакова. Деманс жила на дне, Деманс была отверженной. Как у Гюго. Деманс продолжала смотреть на небо, сидя в грязи, отчасти упиваясь собственным страданием и находя в нём особую декадентскую прелесть. Как у Вийона или Карко. Деманс была порождением книг, умноженным на скверный характер и тяжёлое детство.
...Преподаватель литературы в старшей школе потянулась тонкими бледными пальцами за очередной тетрадью из угрожающей стопки на столике. Сочинения по Гамлету. Нужно проверить.
- Интересно, если научить обезьяну писать сочинения, насколько меньше ошибок она допустит в сложно-сочинённом предложении, осложнёном вводной конструкцией? - спросила Деманс у стоявшего на старом фортепиано бюста Корнеля. Корнель ничего не ответил: очевидно, великий драматург был поражён ничуть не меньше.
День опять проходил бездарно. Нога нещадно болела, и попытка спуститься с лестницы за сигаретами грозила обернуться полным фиаско с окончательным падением авторитета . В прямом смысле. Не то чтобы Деманс всё ещё являлась авторитетом, нет, просто падать на больную ногу всегда несколько неприятно, вы не неходите?
Доза осталась всего одна, и, значит, завтра неминуемо придётся выйти из дома, несмотря на отсутствие уроков. Как это мерзко и глупо...
Отредактировано Demence (2007-09-10 04:57:44)