А правда ведь, убийцу тянет на место преступления?  кажется, Родион Романович как-то так рассуждал, гуляя вокруг дома одной старушки. Уже после.
А ты что тут забыл? Подозреваю, то же, что и всегда. Правда, это так по-книжному, приходить на могилу убитого тобой человека.
Дамьен резко оборвал красивую изящную нить мыслей. Проклятые слова выстраивались по-книжному раз за разом.
Ну как, Господи, как перестать думать строчками? Почему единственный раз, когда строчки исчезли, - тогда он ещё не ненавидел их, - случился, когда его руки стискивали чужое твёрдое горло? Как душно становится при воспоминаниях.
вот и скажите теперь, откуда Достоевский мог так хорошо знать... это?
Сэрэн, а ты собираешься возлагать на могилу цветы? сарказм сарказмом, тебе великолепно известно, почему тебя сюда тянет. Не на место преступления, чёрт бы с ним. с этим лесочком в пригороде.
Дамьен снова прикрикнул на выдрессированный до псевдолитературного стиля внутренний голос и опустил взгляд на свои руки. Белые. Ночью так вообще. А где кровь твоей сестры?
Затк-нись.
Сколько оставалось до могилы, он не знал. Сторож указал направление, дальше - свободный поиск.
О Господи! Сэрэн вздрогнул и застыл, не отводя глаз от слишком знакомого силуэта на фоне ночи. Это что... нет, не призрак. И не галлюцинация...
...Деманс сидела на земле у могилы и плела венок из листьев. На сером псевдомраморном надгробии лежали несколько совсем высохщих и невесомых венков, сплетённых ранее. Глаза её были закрыты, но даже закрыв глаза и отвернувшись от камня она видела застывшие в камне золочёные буквы "Лоуренс Эрвиль" и две до боли знакомые даты. Ей не нужно было смотреть, чтобы видеть, а не видеть она уже не могла.
Ночь на кладбище в N. Каждый месяц она приезжала сюда, помолчать со своим прошлым, посидеть, отвернувшись от камня. Каждый месяц она молчала, сжав в тонкой каменной улыбке серые губы на бледном лице, потому что дала себе обет не говорить с ним. Зачем вызывать его и тревожить, когда и так нет ему покоя?
Луна была почти полной, листья тихо облетали с деревьев, кружась в последнем вальсе и безнадёжно не успевая за своими воспоминаниями, любовью и жизнью, ведь она покидала их раньше, чем они касались земли.
Деманс молчала. Тонкие белые пальцы плели венок - лист за листом. Воспоминание за воспоминанием. Буква за буквой. День за днём. Разлука за разлукой. Смерть за смертью. 

Прядёт, не спит
Седая пряха.
Прах к праху.
Страх к страху.
Несколько минут он заворожённо смотрел. Потом хотел развернуться и уйти. не потревожив ИХ. Потом... обречённо сделал первый шаг под лезвие лунного луча. Джинсы и футболка, хвост. Появляться в этом месте в чём-то, хотя бы отдалённо напоминающем сутану, казалось ему нонсенсом.
"Если не заметишь - я уйду."
Какая-то часть его исступлённо молилась: "Не замечай! Не замечай!"

Деманс почувствовала чьё-то присутствие и медленно обернулась. Лунный луч словно бы рассёк её лицо на две половины, тёмную и белую, мертвенно-холодную и, ввиду темноты, кажущуюся ещё живой и скорбной. Деманс медленно открыла глаза навстречу тому, кто стоял рядом с ней в этом ночном одиночестве, в зыбком лунном свете.
...Если она и удивилась, то виду не подала. На холодном лице не дрогнул ни один мускул. Деманс молча смотрела на брата, не меняя ни выражения, ни позы.
- Знаешь теперь, в чём разница между Пилатом и Раскольниковым? - хрипло и тихо спросила она.
- Ты имеешь в виду то, что Пилат мог не марать рук, единожды их умыв, а Раскольников держал топор сам? или то, что студент просветлел и начал новую жизнь, а у прокуратора была тысяча лун расплаты?
- Второе. Потому что то, чьими руками ты убиваешь, не имеет значения, - кивнула Деманс. - Хотя как знать, что было бы, найдись и для прокуратора подходящая Соня.
Деманс немного помолчала и, снова закрыв глаза, вернулась к плетению венка.
- И как давно начал ты проводить свои луны расплаты здесь?
Как просто.
И ещё проще оказалось привычным жестом обвить руками колени, садясь на усыпанную листьями землю вполоборотта к сестре. В лунном сиянии оба казались седыми.
- Здесь - первую. Но не первую среди этой череды... - сработал рефлекс, Дамьен сжал губы, угрюмо глядя на надгробие. Спустя мучительно долгое время в серебряной мертвенности здешней тишины, тихо и упрямо поставил:
- Но я не играл.
- Не сомневаюсь.
Пальцы Деманс продолжали плести венок, который казался бесконечным. Тишина была невыносима, потому что она была создана для двоих. И вторым в ней был не отец Дамьен.
- А я вот - каждую луну.
Слова были грубы. Они оказывались одинаково вульгарны и неуместны, все, все. Он ненавидел их, а они его предавали.
дамьен прижал пальцы к горлу, не желающему выпускать неправильные слова наружу. Почти смятённо посмотрел на сестру и с трудом прошептал:
- Ты чувствуешь то же, что чувствую я?
- Я чувствую то, что чувствую я, - холодно сказала Деманс. - То, что чувствую я, и то, что ты чувствуешь... Равно как и то, что чувствовал он.
Она прищурилась на луну, грустно улыбаясь.
- Любящие ведь делят страдания любимых. Вот я и делю. Ваши.
- Мои - тоже? - потерянно спросил он, таращась сквозь ночь.
"Я не могу понять... В мире всё сдвинулось. Я натыкаюсь на углы и забываю значения слов. А ты? Почему я чувствую тебя как сквозь стекло?! Неужели я действительно... убил только тебя..."
- И твои, - пожала плечами Деманс. - Хотя иногда мне кажется, что я теряю способность что-то чувствовать и обретаю её лишь на ночь при луне, такую, как эта. Остальное - это книжная пыль, дунь и рассыплется. Дэми, кроме книжек ещё должна быть душа, которая их принимает в себя, что же делать, когда её нет больше? Это не я придумала твою историю, и я не могу отпустить тебе твой грех, но если б я могла, я бы тоже сказала тебе, что ты свободен. Но у Иуды не было верных, и потому для себя я не найду параллели...
- К дьяволу параллели. - сухой шелест крика шепотом. Уронил голову на сгиб локтя и некоторое время смотрел в темноту. - Дэми, если бы...
"Если бы я тогда мог всё исправить, я бы не стал. Потому что тогда я был уерен в этом. И сейчас я продолжаю считать, что он не пара тебе! Бедная моя, какой у тебя отвратительный брат."
- ...Если бы, ты бы сделал то же самое, - вздохнула Деманс. - Просто... будь он жив, мне не надо было бы хранить ему верность. Да и вообще... некого любить, некого ждать, Дэми. Люди мельчают, даже поговорить не с кем. А с ним (она бросила быстрый взгляд на надгробие) нельзя: ему и так не очень хорошо там. Тревожить ещё...
- Так ведь ты и не ищешь. - угрюмо сказал он, разглядывая свои руки и украдкой - её. - Скажи, ты веришь в жизнь после смерти? Если все они есть - там? Почему тогда ты должна что-то человеку, который тебя предал?
Он и сам не видел цельной логики в своих словах, но что-то ведь в них было, что казалось ему убедительным...
- До его смерти я была атеистом, Дэми, - Деманс бескровно улыбнулась, непонятно, кому из двоих. - А потом я как-то по-иному начала воспринимать Данте. Он верил в Бога... но несколько филологически. И я не знаю, что с ним там, ведь каждому воздаётся по вере. Это меня потом не будет... А он ведь есть... А насчёт того, что я не ищу - да некого искать...
Дамьен запутался, кто есть, кого нет, кого не будет, но уловил какую-то линию смысла, ведущую сквозь нагромождения речей. Они почти зримо присутстововали в воздухе, эти прозрачные построения, нагромождающиеся одно на другое, выстраивающиеся в беспорядочные хрустальные конструкции безупречной чистоты и непреодолимой хаотичности.
- Дэми, вокруг целый мир... и я в упор не вижу. как мировоззрение Данте должно тебя куда-то направлять. Слова лживы, Дэми! У Данте были свои, у тебя - свои. Если б слова могли всё объяснить и люди бы понимали друг друга лучше, чем без слов, - я бы понял, в чём дело. Но это ведь... это безнадёжно.
Он зажмурился, выдавливая на ресницы крохотные слезинки отчаяния, и повалился назад себя, спиной на землю. В битве со словами он безнадёжно проигрывал. Ему на миг стало совершенно ясно. что они с сестрой говорят на разнх языках.
- На хуй Данте, - инфернально улыбнулась Деманс, первый раз грязно выругавшись при брате. - Просто Лоуренс верил в то, что потом всё будет, как в "божественной комедии", вот и всё. А я в это не верю. А и верила бы - всё равно мы окажемся на разных кругах, правда ведь, отец Дамьен? Или вы опять не поняли? Просто я не могу найти своё место в мире без Лоуренса, вот и всё. Или вам вновь непонятно?
- Да, родная, я бы оказался с убийцами, а ты в другом месте. Но не люблю я его не за это.
Дамьен безучастно смотрел на высокое серебряное небо, сминая умирающие листья пальцами. Обиды почти не было. Она логично легла туда, где хранилась вина.
- Может быть, если ты не будешь так цепляться за прошлое, Дэми?..
- А что у меня есть ещё, кроме него? Вина - только твоя. Работы, научной карьеры, которой можно было бы с чистой совестью отдаться, - нет, учеников, которым хоть что-то нужно - нет, мужа - нет, веры - нет. Даже на исповедь не сходишь.  Можешь считать мня досадным напоминанием и жестокой ошибкой молодости. Твоей сестры больше нет. Есть Деманс, и тебе ли не знать, в чём разница между Линор и ей.
Деманс протянула руку к прислонённой к камню трости, опёрлась на неё и с трудом встала.
- Я курить, а ты подумай, - всё так же бесстрастно-нечеловечески улыбаясь, девушка узкой тропинкой между могилами похромала к лесу...
Его подбросила настоящая ярость. Листья с испуганным шёпотом осыпались с волос и одежды, когда он вскочил.
- Кто тебе мешает сделать научную карьеру?! Кто тебе мешает не ненавидеть детей, а попытаться разглядеть?! И кто тебе мешает идти на исповедь, только какого хера тебе там делать, если ты не веришь?! - выкрикнул он в надсадно прямую спину Деманс.

Деманс металлически рассмеялась, не оборачиваясь.
Действительно, кто мешает вернуться в N. и жить в том же общежитии, ходить на занятия к тем же преподавателям и терпеть на себе взгляды? Кто мешает полюбить этих оболтусов, идиотов, которые не умеют читать? И кто, кто же помешает приходить на исповедь к собственному брату или к не менее тупому и косноязычному священнику, который прячется за Библию и больше ничего не может? Ещё выдаст полиции.
- Это оксюморон, Дэми. И ты сам знаешь, почему.
- Нет. Не знаю. - зло сказал он. - Ты сама заперла себя в своей боли и думаешь, что так и надо. Тебе что, нравится страдать?
- Не меньше, чем тебе, - улыбнулась Деманс, наконец, обернувшись, и пустив в лицо брату колечко сигаретного дыма.
Он отшатнулся и закашлялся, сгибаясь пополам. Выпрямившись и успокаивая дыхание, закрылся рукой от новых порций дыма.
- Не меньше, чем тебе, - повторила Деманс. - Но и не больше. Ну побудь же с ним наедине, а я пойду чего-нибудь выпью. Здесь слишком много боли и мало слов для троих.
Она отвернулась и, не прощаясь, захромала к низкой старинной ограде, увитой вьюнком. Как обычно, закрыв глаза: дорогу школьная учительница помнила наизусть. Она шла, тонкая и прямая в лунном свете. Свет переливался в дорожках слёз на мраморно-белых щеках, а губы предательски дрожали. 
Брат даже не дёрнулся следом за ней, перед ним снова встали слова: хрустальная стена из тысяч сказанных и несказанных слов, высотою до самого неба, шириной до краёв горизонта, а толщиной... с расстояние от него до Деманс, которое с каждым шагом увеличивалось.
Он отступил обратно к могиле и опустился на землю рядом, на том самом месте, где сидела недавно его сестра. Дотронулся до венков, решая, сорвать их и выбросить подальше, или оставить, ведь эти венки, в общем, ни в чём не были перед ним виноваты. Длинные острые ногти почти бережно провели по ближайшему высохшему переплетению стебельков и отодвинулись.
- Я тебя ненавижу. - сказал он, обращаясь к надгробию. - Сука. Тварь.
Слова бессильно отлетали от полированного камня, и священник даже не знал, правда ли Лоуренсу плохо там, где он сейчас, от того, что сейчас делает Дамьен Сэрэн.
- Господи, если бы я мог, я убил бы его снова и снова, и после смерти продолжал бы его преследовать... за то, что он пообещал ей счастье и предал. Господи, как я ненавижу его. Господи, я ненавижу себя. Господи, помоги мне.
Сэрэн уронил голову на руки и заплакал.