Чердак психиатрической больницы был давно и прочно захламлен. Его с самого первого дня использовали как кладовую комнату, а теперь здесь в беспорядке стояла старая мебель, ненужные плетеные корзины, и, почему-то, зеркала.
Карл сидел, если, конечно, это можно так называть, на огромной деревянной коробке, и, привалившись спиной к очередному зеркалу, хмуро смотрел в окно. Ему было колоссально, непередаваемо скучно. Ко всему прочему, призрак не устраивал тот факт, что на улице уже несколько дней стояла теплая, солнечная погода, которой мистер Сольвейг предпочитал свой уютный чердак.
Как и всех творческих личностей, его покинуло вдохновение, и новые главы эпохального труда никак не рождались.
Карл поставил локти на колени и вздохнул. Ближайшие зеркала отразили прозрачную трехмерную модель человека, словно сотканную из серебристого тумана. Даже если хотелось разбить зеркало, это ему было неподвластно.
Стоило бы прогуляться, но Карл предпочитал прогулкам – разговоры. Хотя бы с самим собой.
Призрак обернулся, и с чувством продекламировал:
- Эта осень заплатит за все.
А потом оглянется и просто заплачет.
Не сумев настоять на своем,
Мы заметим, что время нисколько не значит.
Это время, которое не устает
Нам доказывать наше непостоянство,
Так неспешно в бездействие не уплывет
И вольется в бездушное, черное пьянство.
И ответить за все - неспроста
Нам придумали это безвременье – осень.
Остается дойти до конца.
Не оставить себя и кого-то не бросить.
Эта осень заплатит за все,
Что не спето, не сказано и не осталось.
А останется что? Водоем,
След от тела, грачи и чужая усталость.
Осень – время, подходящее для стихов. Для стихов и размышлений о вечном. Чего-чего, а вечности у Карла было предостаточно.
«Жизнь проходит так быстро, что, кажется, ей с нами неинтересно», - лениво подумал он.